Парниша склонил голову, оценивающе оглядывая девушку с головы до пят. Меня он, похоже, просто не заметил. Главная ошибка выбравшего пепси поколения — не замечать старших. Или — не принимать их в расчет. Ну а если он, кроме пепси, выбрал еще и «Сникерс»… И особое удовольствие получает от претворения в жизнь рекламного слогана: «Они никогда не платят». Хм… Кажется, я раньше имел дело с деньгами… Потому как знаю точно: тому, кто не платит вовремя, приходится расплачиваться… И не только по своим счетам.

— Меня зовут Миша, — чуть шепелявя, выдавил детина сквозь плотный ряд зубов, глядя на девушку. Удостоил вниманием и меня, но не большим, чем бульник на дороге:

— Что застыл, труси себе дальше от инфаркта, худощавый. Пока мы добрые и хлебло не раскололи. Ну? Мелкой рысью — арш!

— Да не аршуется что-то…

— Че-го? — Глазки амбала выкатились из-за щек, уставились на меня не столько с любопытством, сколько с оторопью — надо же, его отпустили, а он?.. Ни благодарности, ни хрена… Ну и ладно, допросился…

На лице увальня мелькнуло какое-то даже удовлетворение, и прежде всего оттого, что думать уже больше не нужно… Губы остались растянутыми в улыбку, без того маленькие глазки сузились и стали похожи на жала сапожных заточек…

Он, словно нехотя, двинулся ко мне. Из бибики высунулась любопытствующая рожа второго: худая, костистая; желваки, на сведенных скулах похожи на конские, и смотрит он на этот мир широко раскрытыми глазами, предвкушая развлечение.

Увалень уверен в собственном превосходстве. Он даже не разогревает себя словами, как и не тратит сил на «психическую атаку» — дескать, фраер, давно тебе хребет не ломали?.. Я для него досадное недоразумение, задерживающее основное «лакомое блюдо»: кувыркание с «лялькой» в пахнущем дорогой кожей салоне под грохотание квадродинамиков.

Нет! Я был не прав! Погорячился! Отказать себе в удовольствии «пописать мутного фраера» мальчонка не может. В его короткопалой лапе появляется «бабочка». С ласкающим слух обладателя лязгом она «шелестит крылышками»; лезвие блестит ярко, по-киношному… Так же, в суперменовском стиле, он отставляет руку чуть в сторону… Вот только в глазах: ни киношного благородства, ни злодейской ненависти… Пустота. Как говорят на Руси — нежить. А потому человека порежет он этим клинком легко, словно кусок целлулоида…

Самое противное, что я тоже ничего не ощущаю. Ни прошлого, ни будущего, ни бытия, ни сознания… «В теле — такая приятная гибкость образовалась…» Амбал делает шаг, еще… Если подойдет вплотную — мне не справиться: уж очень туша велика. Он делает еще шаг. Дергает рукой с зажатой «бабочкой». Губы ощерены, от улыбки остался только оскал. Зубы неровные, в желтоватом налете… Ап!

Дальнейшее произошло мгновенно. Провожу короткий ложный выпад правой, молниеносный крюк левой снизу в подбородок… Внутри словно разжалась разом сдерживаемая пружина… Легко, словно на тренировке, полоскаю голову противника боковыми, ни разу не провалившись… А он чего-то медлит… падать. Видно, при таком весе — сила инерции велика… Ну, наконец-то… Ножки подкосились, громила оседает на землю, словно мешок трухи. Пока он логически завершит движение — ждать некогда. С места — шаг, удар ногой по дверце этого сарая.

Лошадиная морда напарника убраться успела не полностью: дверца приложила его в лоб. Теперь дергаю ее на себя; худой — старается удержать, рука его тянется к бардачку. Ну уж нет… Как говаривала одна подруга: «Иди сюда, мой сладкий сахар… Тебя я в чае растолку!»

Худой понял бесперспективность упираний, отпустил дверь, маханул рукой с зажатым ножом. По груди — словно бичом стеганули… Второго маха он сделать не успел — моя левая уже пошла… Попал! Больно жутко! Самое противное, что ему — нет: удар пришелся в голову, а чему там болеть, там же кость! Тем более он вырубился сразу: голова мотнулась, словно у «синей птицы», извлеченной из сломанного рефрижератора, и упала на щуплую грудь. Больше в этом катафалке — ничего. Ну на нет — и суда нет.

— И… И — что теперь?.. — спрашивает Лена. Хотел бы я сам это знать. Хотя — картина битвы мне ясна. Шестерки, причем ни одной — козырной, судя по тощим «голдам» на шеях. Перегоняли машину какому-то крутому; номера — транзит. А катание на такой тачке не только расслабляет, но и обязывает. К тому же юга, даже по зимнему времени, место небезбабное, да и девчушки, что болтаются при дорогах, не самые недотроги… Как известно, халява быстро приедается. Да и крутость показать некому. А «кар» обязывает, ох как обязывает!..

Со-о-тветствовать! А тут на свою беду — отдыхающие… Возможность получить свою малеху кайфа — кто ж упускает?!

«Любопытство губит кота», — констатируют наши друзья-англичане. И они правы. Но, во-первых, я не кот, а во-вторых, не будем путать нездоровое любопытство и здоровую любознательность. За чем это так рьяно устремлялся худенький?.. А потому с легким сердцем забираюсь в бардачок авто, благо надписи «Не влезай, убьет!» не вижу. Ну, конечно, «пушка». Причем — слишком крутоватая, как и бибика, для таких сугубых дебилов.

— Сережа… — отвлекает меня от размышлений голос девушки. Оборачиваюсь к ней.

— Да? — И вижу, что увлекся: Лена смотрит на меня широко раскрытыми глазами малыша, увидевшего Карлсона, только в каске и бронежилете, на груди у него мерцает золотистая эмблема, а вдоль спины бежит немудреная надпись:

«Военно-воздушные силы».

— У тебя вся рука разбита… Давай замотаю… Шарф, он чистый…

Смотрю — действительно: руку раскроил основательно, а она мне не чужая.

Девушка осторожно, умело подхватывает ее снизу — и замирает: на безымянном пальце сияет чистой воды рубин цвета голубиной крови…

— Это что, настоящий?

— Говорят… — пожимаю я плечами. Хм… А Михеич уверял — на тысячу миль вокруг…

— Сережа, — тихо произносит девушка, мельком, оглядывая «поле битвы». — А ты — кто? Пожимаю плечами, чувствуя, что мой взгляд стал не менее беспомощным:

— Я не знаю.

— Что, совсем?

— Совсем.

Глава 24

— Это правда? — Взгляд девушки внимателен и серьезен.

— Чистая.

— А… Почему?

— Что — почему?

— Почему не знаешь? Пожимаю плечами.

— Так ты не из газпромовского пансионата?

— Милая барышня, я понятия не имею, откуда я!

— Честно?

— Знал бы прикуп — жил бы в Сочи! А то и на Мальдивах или где там.

Девушка смотрит на меня недоверчиво.

— Не хочешь говорить — не говори. — Оглядывает лежащих бандитов:

— А с этими что? Они ведь в себя придут?

— Ага. Оклемаются минут через десять. С легким сотрясением мозгов.

— С легким?.. — хмыкает Лена.

— Ну. Мозгов-то немного. Сядут за руль и поедут своей дорогой.

— Думаешь?

— Уверен. Их дело — этот «катафалк» перегнать пахану в цельности и сохранности. А дорожные приключения шестерок паханов не волнуют.

— А если они…

— Нет. Не та масть. Не вернутся. Нас искать не будут: не их территория.

Кто, как, с кем здесь повязан — они не знают.

— А все-таки…

— Транзит — он и в Африке транзит.

— А… А пистолет?

Вообще-то «пушка» классная. И — чистая. Очень хочется забрать как приз.

Презент. Сувенир. Но «пушка» — тоже паханова. И с ребятишек за нее спросят.

Хотя мне и глубоко начхать, что их в «угол поставят» или с понижением на жарку шашлыков из «жучек» переведут за такое упущение, но пистоль возвращаю на положенное место: в бардачок. Поскольку мыслительный процесс у отморозков затруднен по причине атрофии аппарата мышления, а все энергетические силы организмов уходят на переработку приятной пищи, резонно опасаюсь, что отсутствие «дуры» заставит их задержаться в станице… А на кой нам такие коленкоры, как сказал бы Михеич? Впрочем, щедрость должна быть разумной: пистоль разряжаю, вытряхиваю «маслята» из обоймы. Ибо отморозья душа — потемки.

А зимняя ночь почти в Гаграх — сродни полярной. Беспросвет.

— Милая барышня, по-моему, мы застоялись. Бежим? А то холодно.