— Со связанными руками…

— До поры. Но думаю, с твоим отцом он поддерживал довольно активный, тесный, но неафишируемый контакт. Тайный. А потом… Потом начались «Игры на Олимпе».

— Помню… Их еще называли — «катания на лафетах».

— «Катания» — это уже последствия «игр»… Сначала — Суслов, потом — Устинов… Андропов становится Генеральным — и смертельно простукивается, посидев на лавочке… Незадолго до этого будущий Генсек Черненко отравился поднесенной министром ВД копченой рыбкой, да так и не оправился, заняв «трон»… А через год с небольшим и его не стало. В этой ситуации Петр Юрьевич Дорохов работал один, собственно, с той «банковской агентурой» за рубежом, какую создал за эти годы, полагаю, с помощью и Андропова, и Громыко…

— Громыко?

— Это не более чем версия. Но… Полагаю, ко всей колеснице его «пристягнул» еще сам Отец Народов… Ну а когда началась демократизация во всей красе и плюрализме, думаю, Петр получил от Бакатина указание «сворачивать лавочку». Собственно, он работалподкрышейкаких-то компьютерно-кибернетических изысканий; повторюсь: вряд ли об истинных направлениях деятельности «Вымпела-24» знал хоть кто-нибудь из «новых облеченных» хоть что-то достоверное…

— Но кто-то, по-видимому, все же знал.

— Без сомнения. Кто-то — знал.

— А что все-таки за структура — Замок? Спецслужба?

— Финансово-инвестиционная корпорация. По-видимому, объединяет или координирует работу нескольких финансово-промышленных групп. Каких — выяснить не просто.

Сферы интересов в бизнесе — никто не светит. Они воюют за деньги.

— Вы — тоже.

— Мы — тоже, Дорохов. Мы.

Константин Кириллович задумался, закурил извлеченную из массивного золотого портсигара папиросу. Прикурил, окутался ароматным дымом:

— К девяносто третьему году «Вымпел-24» прекратил свое существование. Все информационно-вспомогательные структуры были демонтированы. Сведения о деньгах, пакетах акций, связях с ФПГ и предприятиями России и зарубежья, как ближнего, так и дальнего, Дор-старший зашифровал. Шифры начали искать сразу, но не нашли.

А он… Он передал их тебе. Возможно, под видом бытовой, ничего не значащей информации. Рассчитывая, что ты поймешь. Догадаешься. Дешифруешь сам. Ведь твой отец знал тебя куда лучше, чем все мы… Может быть, даже лучше, чем ты сам.

Так что, Дорохов, думай. Это «нечто» должно лежать у самой поверхности… Но вспомнить это можешь только ты. И больше никто.

Откидываюсь в кресле. Усталость навалилась вдруг тяжелым сизифовым камнем…

— Все это сильно круто для меня… Я, пожалуй, выпью…

— Валяй… Только, Сережа…

— Да?

Наливаю коньяк в чашку, делаю хороший такой глоток…

— Повремени с расслабухой. — Кришна кивает на коньяк. — Тебе еще нужно поработать. Здесь. Кстати… Люди Замка сняли с тебя показаний на шесть часов…

— Ничего не помню. Меня — обкололи…

— И основательно с ней поработали. Но-к нашему счастью — безрезультатно.

По-видимому, Петр был не так прост.

Что-то важное ты должен вспомнить сознательно. Только тогда вся система заработает.

— Тогда — еще кофейку…

— Это — сколько угодно. Да, времени у нас совсем немного.

— Почему?

Мы же не в Городничем Бору… Боюсь, после всего нам и там было бы неуютно… Как только Гончий дал мне информацию о событиях в Приморске, я был уверен, что ты выжил… Уж не знаю как, но выжил. Вообще-то активные действия я планировал несколько позднее, но раз уж так сложилось… Если мы не овладеем информацией за несколько часов, то против нас заработает система. Мало не покажется…

— А может, не стоит суетиться, Константин Кириллович? Берем в охапку этих «яйцеголовых» шифровальщиков заодно с дешифровщиками и — исчезаем. Где-нибудь в деревеньке Большие Козлы или Глубокие Грязи…

— Техника. Таких компьютеров нет больше нигде.

— Нигде?!

— По крайней мере, у нас — нет. Это первое. Второе: через здешние машины — мгновенная связь с любой финансовой структурой Запада…

— Разве нельзя просто-напросто переписать их коды и связаться через спутник с «ноутбука»? Естественно, приспособив к нему «ящик» по защите информации…

— Можно, но все это — потеря времени. А время для нас сейчас означает жизнь. В самом прямом смысле. Твою, мою, Лены Одинцовой… И наверное, еще многих людей…

— И сколько у нас есть — этого самого времени?

— Часа два. Может быть, три. Но не больше. Не больше…

l Прикидываю… Мысль, которую я думаю все это время, не так уж и глупа.

Хотя и крамольна.

— Понял. Куда нужно пойти?

— Здесь есть компьютерно-шифровальный центр. Мои люди тебя проводят.

— Хорошо. Но сначала я хочу видеть Лену.

— Может быть, не стоит ее тревожить?

— Стоит. Вы и не представляете, Константин Кириллович, как присутствие красивой девочки активизирует процессы в организме!

— Представляю. Не так уж я стар.

— Виноват.

— Если это поможет тебе думать…

— Еще как поможет! Знаете, как говорил один мой знакомый, некоторым людям, чтобы понять собственную мысль, нужно высказать ее вслух. Умному собеседнику.

— Собеседников там у тебя хватит. Такие умные — что тошно!

— Ну а если это еще и собеседница, — продолжаю я, никак не отреагировав на реплику Кришны, — да к тому же — очаровательная…

— Делай как знаешь, Дорохов. Но помни: у нас только три часа. — Решетов взглянул на дорогой хронометр. — Вернее — уже два с половиной. А кто не успел — тот опоздал.

Глава 61

— Дорохов! — Ленка бросилась мне на шею, Я подхватил ее на руки, прижал к себе…

— Дорохов, ты знаешь, как мне было страшно?! Но я знала — ты придешь за мной! И ты — пришел! Поедем домой?

Возбужденно-радостное состояние девчонки объясняется тонизирующим уколом, сделанным ей тем самым эскулапом, что колол ей наркотик. Этого щуплого я узнал сразу, и первым моим поползновением было — настучать парацельсу по голове.

Больно. Ну да потом вспомнил захаровскую «Формулу любви»: «Ты бы их пожалел!

Подневольные же люди!»

Домой… Что до меня — так я свалил бы из этого злачного местечка быстрее дворняги, которой прищемили хвост. Но… Вот именно. «Но». Стоимостью в такую сумму, что рано или поздно какие-нибудь вольные старатели найдут и меня, и Ленку даже в Антарктиде! Хм… Говорят, там под многокилометровой толщей льда — озерцо, теплое… И еще — там есть какая-то своя, совсем иная, чем на земле, жизнь… Движимые нездоровым научным любопытством неуемные полярники, томимые скукой круглосуточной ночи, бурят к этому озерцу скважину… Ну они добурятся когда-нибудь на нашу голову! Вылетит оттуда злобный зеленый микроб, рядом с которым СПИД покажется просто насморком, и — будьте любезны, очистите территорию новой форме жизни! Хм… Может статься, она будет куда справедливее нынешней? А вот это — вряд ли…

Озеро… Почему я вспомнил озеро?..

— Так чего? Едем? — спрашивает Лена.

— Ага. Но не сейчас. Мне еще нужно провернуть одно дельце.

— Надолго?

— Думаю, за пару часов управимся.

— Знаешь… Мне здесь страшно…

По правде сказать, мне здесь тоже не веселее… Но дело есть дело.

В сопровождении какого-то парня проходим в отдельно стоящий небольшой особнячок. Подземным коридором.

— На совесть строено, — комментирую я. «И — давно», — добавляю про себя.

Парень молчит. Как камень.

Перед нами открывают двери довольно просторной комнаты, сплошь заставленной аппаратурой. В ней — двое: невысокого роста, похожий на карликового добермана мужчинка в очках с толстенными линзами и среднего роста, на вид лет около пятидесяти, небритый мужик совершенно славянской наружности и в очень изрядном подпитии.

— Вы будете работать здесь, — произносит манекен-провожатый. Потом обращается к очкарику:

— А вас, Валериан Эдуардович, просят пройти на Центральный.

Мужчинка снимает очки, взгляд его становится совершенно беспомощным; кажется, он натыкается на столы, стулья, компьютеры и вот-вот заплачет, словно дитя малое…