Пожилой водитель только кхекнул, рассмотрев мой наряд, но не сказал ничего, довез до площади… Еще и шести, наверное, не было, народу — почти никого, а я — как физкультурница — прямиком домой побежала. Отец в командировке был, мама, я знаю, к шести должна была уйти в больницу, на дежурство. Разыскала ключ под ковриком — он у нас один был на всю семью, остальные потерялись, а сделать — все никому недосуг было… Сразу забралась в ванну — до восьми утра у нас всегда горячая была, даже летом, и отмокала там, наверное, час или два…

И вроде тихо все, мирно, будто и вправду не было ничего… А через пару дней встречает меня во дворе Валька, злая такая:

— Ты знаешь, Одинцова, что ты девке башку проломила? В больнице она сейчас!

— А Цапле этому — разве нет? — отвечаю я ей так спокойно, даже сама удивилась. — Или у него там кость сплошная?

— Ты че, не соображаешь? С тобой пошутили, а ты… Короче, должок за тобой остается. Крупный. Уж чем отдавать будешь — не знаю. Родители девки этой в суд собираются подавать, ты понимаешь? Загремишь в колонию, на малолетку, а это хуже, чем во взрослую, там девки злее и конвоирши — сплошь лесбиянки.

Натерпишься.

— Да? — Я закатала рукав платьица. — А это — тоже от шуток? Или вы заткнетесь все, или я прямо сейчас пойду заявление писать! Кто тогда твоего Костика трахать будет? Какой-нибудь точно вроде этого Цапли.

— А Костик, если хочешь знать, тут вообще ни при чем.

— Да? И ты — тоже ни при чем?

— Да мы же шутили…

— Пошла ты со своими шуточками знаешь куда?!

— Ты вот что, слушай. — Валька понизила голос до шепота, вроде доверительно… — Ты Верке тоже всю морду расквасила… Она клялась, что подстережет тебя и кислотой обольет! Ты подумай… И денег надо немного… Это только справедливо. А Костик, он придумает, как…

Дальше я уже не слушала. Вдруг накатило что-то, что я пыталась с себя смыть там, в ночном озере, кулачок сжался сам собой, и острыми костяшками я взяла и ткнула Вальку в нос… А потом уже остановиться не могла… Схватила за волосы и стала тыкать в землю, раз, другой, третий… Пока лицо ее не стало бурым от крови и грязи… Что я кричала ей — не помню; набежали какие-то ребята, меня насилу оттащили… Я потом ждала — со мной придут разбираться, но так ничего и не произошло… Только в школе стали обзывать — Бешеная. А Валька с той поры, как видела меня, старалась на другую сторону переходить…

Видела я ее с год назад… Обрюзгшая ширококостная бабища, даже не верится, что в девках парни за нею табунами плясали, как жеребцы на первом выгоне… Вышла замуж за кого-то, живут — хлеб жуют…

А мне с того случая иногда снится, что меня заставляют раздеваться… Но сны почему-то вовсе не страшные… Скорее — чем-то даже волнующие… И всегда в них я ухожу куда-то в свет… В мягкий, нежный свет… И меня ласкают сильные руки…

Знаешь, налей мне тоже коньяку…

Пока Лена рассказывала, я прихлебывал по чуть-чуть. Получилось, выпил почти целый стакан. Взял изрядно полегчавшую бутылку, ее стаканчик.

— Э-э-э… — Девушка укоризненно посмотрела на плещущуюся на донышке янтарную жидкость. — Этак ты снова свернешь на скользкий путь пьянства и алкоголизма…

— Это я сопереживал. Уж очень ситуация была напряженной.

— Так оно и было. Потом пережилось как-то. Все проходит.

Девушка запила коньяк кока-колой, отпила глоток, закурила сигарету:

— Слушай, а зачем тебя хотели убить в Лазурном?

— Если бы хотели убить — убили бы. Меня хотели захватить. По-видимому, они запутались в полученной от меня информации и, узнав каким-то образом, что «клиент» остался жив, решили повторить эксперимент, наверстать упущенное.

— Интересно, а как они узнали, где ты?..

— Может быть, Кришна знал и раньше, только теперь момент подходящий подошел, он и «слил» информацию обо мне «игрокам»; ты посмотри, что на московском Олимпе творится: Юпитер, как у него принято, строит системы противовесов, и все тусовочные команды активно двигают своих. Все в конце концов замыкается на уполномоченные банки и степень их «уполномоченности».

— Уполномоченности — в чем?

— Крутить бюджетные деньги. А суммы, поверь, немаленькие!.. Вернее — это настолько большие суммы, что…

— Грустно это все. Если это и есть та «Большая Игра», то я не хотела бы быть в числе играющих.

— Боюсь, что нас уже можно отнести к разряду отыгранных фигур… Это если играть в шахматы. А если на той же доске, но в «Чапаева»?

— Как это?

— Ставится пробочка — и щелчком вышибается та фигура, которая тебе не нравится!

— Тогда у нас в «Чапаева» играют все! Фигуры вышибаются влет, и уже не первый год, вот только… Вот только претендентов на их кресла и сопутствующий риск — все одно куда больше, чем самих мест. Видно, медом там еще тем намазано…

— Как сказал Михеич — и вязнут в том меду, будто мухи. Насмерть.

— Дорохов… А ты тоже в этой сладкой банке плаваешь?

— Вряд ли. Я же тебе рассказал. Я — «selfmademan» и плохо вписываюсь в выстроенные схемы олигархии… То, чем я занимаюсь, — высокопрофессиональный, но мелкий бизнес.

— Но у Кришны-то крупный?

— Видимо, очень.

— Слушай… А ведь в Лазурном был не один… отряд. Настоящая война, даже гранатомет ухал… Кто с кем воевал-то?

— А вот этого не знаю… Мутно все в голове… И все же, думаю, предположение о том, что Кришна подставил меня живцом, вполне верное…

— Значит, он скверный человек.

— Да нет. Как бы тебе это объяснить… Он скорее военачальник, который жертвует одним батальоном, который имитирует захват плацдарма вроде для масштабного наступления. Причем в батальоне не знают об имитации, дерутся насмерть, противник бросает против все наличные силы и вязнет в бою. В то время как настоящее наступление происходит совсем в другом месте, там, где «супостат» не ждал… Знаешь, Кришна всегда увлекался военной теорией, в том числе теорией битв. И любил повторять, что деньги — всего лишь когорты и легионы невидимой империи и война между ними идет всегда… Глупо осуждать полководца за проведенную войсковую операцию. Они мыслят другими категориями…

— Как-то ты это невесело произнес… Наверное, финансовый полководец из тебя не выйдет…

— Почему это?

— А для тебя люди — важнее денег.

— Да. И это нормально.

— Знаешь… Человек, который мыслит о деньгах, как о легионерах, постепенно сам станет легионером денег… И найдет среди них своего цезаря.

Своего золотого божка.

— Молоха?..

— Да. И будет служить ему — и больше никому.

— Ленка, не усложняй…

— Ладно, не буду. Может, твои предположения и верны… — произносит девушка, но совсем неуверенно…

…А я гляжу на несущиеся за окном снежинки. И — вспоминаю свой недавний сон. И — давний… Белый, с алым паукообразным крестом, плащ Великого Мастера несется под сводами Замка, будто снежный смерч, заставляя рыцарей и командоров замирать ледяными статуями… Перстень падает в мутные мартовские воды реки, по которой плывет пепел могущественнейших людей столетия… Темные пролеты лестниц, ведущих в никуда… Громада Банка, его зеркально-тонированная поверхность отражает свет, как отражают его стекла «шопов», «маркетов», ночных клубов, как отражает его сталь клинков, глаза манекенов, марионеток, кукол…

И девушка смотрит на меня глазами маленького ребенка, которого так хочется защищать от всех мыслимых бед, и сегодня, и всегда… И для меня потерять ее сейчас — уже страшнее, чем потерять все остальное… А как выбраться из всей этой бодяги?

Придумаю. Будет день, будет и песня. Тем более утро вечера мудренее!

— Дорохов, — тихо произносит девушка, — а что же тогда все-таки Грааль?..

Снежинки за окном на миг блистают в случайном свете и пропадают. Впереди ночь, и ее еще предстоит прожить.

Глава 50

Снежные заряды неслись в ночь, вихрились и пропадали там, где темной смутной стеной стоял бор.

Переменчивый месяц… Будто взгляд Азазелло — один глаз карий, южный, ласковый, как оттепель, другой… Другой — косит куда-то, а то и вовсе смотрит пустым бельмом, нежитью…