— Дорог кусок к обеду. Ну так и развивал бы этот бизнес…
— Вот как раз и нет. Одну сделку провернул под сурдинку — и ладушки…
Жадность фраера погубит! Деловые уже распробовали здешний интерес к иномаркам и стали угонять «новье» по Западной Европе пачками! Становиться им «поперек характеру» — время терять. И если время — деньги, то тогдашнее «судьбоносное» времечко — это были ох какие большие деньжищи. Короче, организовал я себе кооперативный «коммерческий» банк и стал пилить и строгать уже точно по специальности. Почти.
— Почему — почти?
— Потому что в любой стране «нал» и «безнал» — почти одно и то же. Причем «безнал» в особо крупных размерах куда предпочтительнее «нала» — «цивилизованные» последнего сторонятся, потому что запах дурной… Или — дурманящий. А наркота у них — в большом забое!
— Сторонятся… Но, наверное, не все…
— Не всегда и не везде. Покрутить «лимоны» и «арбузы» «зелени», которые стали курсировать через «границу на замке» чемоданами, баулами и даже цистернами, готовы многие. Потому что деньги если и пахнут, то только свежей типографской краской. И это у нас научились не считать доллары; на Западе — все в старых и добрых традициях: пфенниг марку бережет, а неплательщика — конвой стережет! А у немецкого конвоя не забалуешься! «Деньги, деньги, деньги, деньги, рублики… Фунты, франки, стерлинги да тугрики… Все ищут ответа — в чем главный идеал? Пока ответа нету — копите капитал!» Помнишь водевильчик?
— Смутно.
— Вот и я не ярче. Да не в этом дело. У нас «нал» оказался куда дороже своего безналичного собрата, это во-первых, а во-вторых… Продолжался период полной прозрачности границ СНГ при наполовину директивных ценах. Грянул девяносто первый год — вот тут и начался «чес»…
— А, знаю. Так эстрадники называют сериальные гастроли по городам, чтобы снять побольше «денег с провинциальных лохов за фанеру».
— Похоже. На Украине установили цены куда ниже, чем в России, — здесь реформа готовилась, а там Кравчук сразу же-лал показать, «як гарно жити без москалей»… Причем ввели купоны, реальная покупательная способность рубля на Украине оказалась вдвое ниже, чем в России, а по «безналу» они шли — один к одному! Ты представляешь навары?!
— Получается, только перевести деньги из Украины в Россию — и они увеличиваются вдвое!
— Или «безнал» — в «нал»! Это даже не кино было, это был концерт по заявкам! Вот тут я и начал «гонять»… И закончилась бы моя гонка дыркой в башке, если бы не Кришна…
— Кришна?
— Ну да. Товарищ отца. Как-то позвонил мне — я купил себе квартирку небольшую…
— А на большую, что, — денег не было?
— Времени. Да и деньги — все крутились…
— А что это у него за кличка такая?
— Из-за подписи. Константин Кириллович Решетов. И когда ставил он свой росчерк на листе, получалось в аккурат — КРШН. Кришна, короче. Одно время, по молодости, как он плехановскую академию закончил и финансами стал заниматься в каком-то закрытом отделе Внешторгбанка, его прозвали сначала Решкой — от Решетов, потом Орловичем — так сказать, оборотная от Решки, потом уже устоялось — Кришна. Созвонились мы с ним, переговорили… О моих успехах он был, в целом, наслышан… Но резонно заметил — сколько веревочке ни виться, а войду я в орбиту криминала и тогда… Да я и сам чувствовал: могут быть проблемы. Которые в нашей стране со времен оных разрешаются просто: есть человек — есть проблема, ну а нет — так и нет…
Кришна предложил работать вместе — у него, так сказать, «под эгидой» изрядные капиталы «без ратного дела» застоялись, и люди, ими обладавшие, хотели вкладывать их пусть без большого «подъема», но и без значительного риска. На перспективу, так сказать… Связи и возможности у Решетова были не чета моим…
Я для дела подходил и знаниями, и накатом, а мою неумеренную рисковость в некоторых вопросах Кришна пообещал сдерживать… Поинтересовался здоровьем отца — он тогда как-то резко сдал — и попросил не афишировать перед ним наши контакты…
— Ты же говорил — они дружили…
— Какая-то кошка между ними все же пробежала, какая — я уточнять не стал;
Решетов был лет на пятнадцать помоложе отца, был когда-то вроде в его подчинении, а там всякое бывает. Да и предложение было стоящее, в подробности его распрей с отцом вдаваться просто не хотелось, да и крутость отцовского характера была мне известна… Я согласился. А через несколько дней отец умер.
— От чего?
— Острая сердечная недостаточность. Легко умер, во сне, с ним виделся за пару дней до этого — заезжал домой, привез кучу каких-то лекарств, фрукты…
Отец поставил тогда оперу Римского-Корсакова, ее очень мама любила, сказал вдруг: «Скучаю я без нее. Уже сколько лет прошло, а скучаю. Ничего, скоро свидимся…»
Я начал что-то лепетать — мужик-де он крепкий и еще сто лет проживет, — отец оборвал меня взглядом… Знаешь, так бывает: вся сила из тела вроде уже ушла, а в глазах, во взгляде — осталась. Несокрушимая.
Посидели молча, музыку послушали… Потом отец встал из кресла — руки тряслись, хотел ему помочь, он отослал:
«Можешь жить — живи, не можешь — уходи. И не мешай ты мне, пожалуй…»
Вышел в соседнюю комнату, вернулся — с перстнем…
— Это вот с этим самым?
— Да. Рассказал историю. Перстень тот оказался антикварным: Дороховы, я тебе скажу, старинная дворянская фамилия… Один из пращуров отличился в войне двенадцатого года, был жуткий повеса и шалопай и стал вроде даже прототипом для толстовского Долохова из «Войны и мира». Другой родственник — Руфин Иванович Дорохов, воевал вместе с Лермонтовым на Кавказе…
— Ух ты!.. Взаправду?
— Семейное предание. Кстати, портрет того, что был повеса, я видел в Зимнем дворце в Питере — в комнате героев Отечественной войны двенадцатого года. Знаешь… На меня похож… Только у него лицо понаглее будет и усы роскошные…
— Не обольщайся. Я уже тебе говорила — от недостатка скромности ты особенно не страдаешь.
— А я вообще ни от чего страдать не хочу.
— Никто не хочет, а приходится.
— Все потому, что главный враг человеку — он сам.
— Ты — тоже?
— А чем я хуже других?
— Успокойся — ты лучше. Просто — лев пустынь! Король джунглей! Заслуженный нырок Черноморского флота!
— Вот это правильно. Правду я готов выслушивать в глаза в любом количестве! Хорошее качество для финансиста, скажи?
— Очаровательное…
— Ну да… Отец принес перстень, попросил, чтобы я его надел, он пришелся мне впору. Отец сказал: «Всегда носи его с собой. Он тебя выручит. Из самой пропащей ситуации». И снова попросил поставить Римского-Корсакова…
— Папа у тебя был склонен к мистике?
— Да нет…
— А ты? Ведь перстень же носишь…
— Знаешь, так получилось, что после нам поговорить больше не пришлось… А все мы время от времени ощущаем вину перед родителями: ведь не так уж и сложно было сделать их жизнь чуточку… счастливее, что ли… Пока они были живы…
Просто — больше внимания, и все… В общем… Да, я ношу этот перстень постоянно. Как он просил. Сначала это меня смущало, было не принято… Потом — все привыкли.
— А сейчас — ив моду вошло.
— Вот именно. А совсем недавно… Совсем недавно я узнал, что камень достаточно дорогой. Вернее — очень дорогой. Чрезвычайно.
— Даже для финансиста?
— Деньги — и в Африке деньги. Раньше мне и в голову не приходило оценивать кольцо — ведь продавать камень я не собирался ни при каких обстоятельствах…
— И откуда узнал?
— От Михеича. Он здорово в камнях разбирается. Да и… Действительно, так может быть. Перстень, по рассказу отца, был подарен какому-то совсем уж дальнему Дорохову, прапращуру, графом Орловым.
— Тем самым?
— Да. И связан был с темной историей вокруг престолонаследия и объявившейся в Италии княжной… Орлов тогда специально, по поручению Екатерины, отбывал в Неаполь, влюбил в себя эту принцессу и привез ее в Россию… На пожизненное. Какова роль в этом Дорохова и правдива ли вообще эта легенда — узнать невозможно. Да и незачем. Единственное, о чем я знаю, — Орлов знал толк в камнях, скакунах и борзых.